Неточные совпадения
Разве не молодость
было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он увидел на ярком свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо
ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного поля и за полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего в синей дали?
Косые лучи солнца
были еще жарки; платье, насквозь промокшее от пота, липло к телу; левый сапог, полный воды,
был тяжел и чмокал; по испачканному пороховым осадком лицу каплями скатывался пот; во рту
была горечь, в носу запах пороха и ржавчины, в ушах неперестающее чмоканье бекасов; до
стволов нельзя
было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и коротко; руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались по кочкам и трясине; но он всё ходил и стрелял.
Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между них углубление, зиявшее, как темная пасть; оно
было все окинуто тенью, и чуть-чуть мелькали в черной глубине его: бежавшая узкая дорожка, обрушенные перилы, пошатнувшаяся беседка, дуплистый дряхлый
ствол ивы, седой чапыжник, [Чапыжник — «мелкий кривой дрянной лес, кустами поросший от корней».
Притянули его железными цепями к древесному
стволу, гвоздем прибили ему руки и, приподняв его повыше, чтобы отовсюду
был виден козак, принялись тут же раскладывать под деревом костер.
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая, видел вдали, за
стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей, в них яркие фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов в соломенных шляпах, в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала с гулом голосов, все
было приятно пестро, но не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная опера.
По эту сторону насыпи пейзаж
был более приличен и не так густо засорен людями: речка извивалась по холмистому дерновому полю, поле украшено небольшими группами берез, кое-где возвышаются бронзовые
стволы сосен, под густой зеленью их крон — белые палатки, желтые бараки, штабеля каких-то ящиков, покрытые брезентами, всюду красные кресты, мелькают белые фигуры сестер милосердия, под окнами дощатого домика сидит священник в лиловой рясе — весьма приятное пятно.
запел он и, сунув палку под мышку, потряс свободной рукой
ствол молодой сосны. — Костерчик разведи, только — чтобы огонь не убежал. Погорит сушняк — пепел
будет, дунет ветер — нету пеплу! Все — дух. Везде. Ходи в духе…
В одно из воскресений Борис, Лидия, Клим и сестры Сомовы пошли на каток, только что расчищенный у городского берега реки. Большой овал сизоватого льда
был обставлен елками, веревка, свитая из мочала, связывала их
стволы. Зимнее солнце, краснея, опускалось за рекою в черный лес, лиловые отблески ложились на лед. Катающихся
было много.
Она стояла, прислонясь спиною к тонкому
стволу березы, и толкала его плечом, с полуголых ветвей медленно падали желтые листья, Лидия втаптывала их в землю, смахивая пальцами непривычные слезы со щек, и
было что-то брезгливое в быстрых движениях ее загоревшей руки. Лицо ее тоже загорело до цвета бронзы, тоненькую, стройную фигурку красиво облегало синее платье, обшитое красной тесьмой, в ней
было что-то необычное, удивительное, как в девочках цирка.
В углу двора, между конюшней и каменной стеной недавно выстроенного дома соседей, стоял, умирая без солнца, большой вяз, у
ствола его
были сложены старые доски и бревна, а на них, в уровень с крышей конюшни, лежал плетенный из прутьев возок дедушки. Клим и Лида влезали в этот возок и сидели в нем, беседуя. Зябкая девочка прижималась к Самгину, и ему
было особенно томно приятно чувствовать ее крепкое, очень горячее тело, слушать задумчивый и ломкий голосок.
Я побежал к речке, сунулся
было в двух местах, да чрез лес продраться нельзя: папоротники и толстые
стволы красного дерева стояли стеной, а лианы раскинуты, как сети.
У одного зелень
была не зеленая, а пепельного цвета, у другого слишком зеленая, как у молодого лимонного дерева, потом
были какие-то совсем голые деревья с иссохшим серым
стволом, с иссохшими сучьями, как у проклятой смоковницы, но на этом сером
стволе и сучьях росли другие, посторонние кусты самой свежей весенней зелени.
Одни гробы стояли на коротких сваях под крышей, другие
были засунуты между
стволами тальников.
Охотиться нам долго не пришлось. Когда мы снова сошлись, день
был на исходе. Солнце уже заглядывало за горы, лучи его пробрались в самую глубь леса и золотистым сиянием осветили
стволы тополей, остроконечные вершины
елей и мохнатые шапки кедровников. Где-то в стороне от нас раздался пронзительный крик.
Старик таза тоже отказался лезть на дерево. Тогда я решил взобраться на кедр сам.
Ствол его
был ровный, гладкий и с подветренной стороны запорошенный снегом. С большими усилиями я поднялся не более как на три метра. У меня скоро озябли руки, и я должен
был спуститься обратно на землю.
Ночь
была ясная. Одна сторона реки
была освещена, другая — в тени. При лунном свете листва деревьев казалась посеребренной,
стволы — белесовато-голубыми, а тени — черными. Кусты тальника низко склонились над водой, точно они хотели скрыть что-то около своих берегов. Кругом
было тихо, безмолвно, только река слабо шумела на перекатах.
Их статные, могучие
стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились под неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный
напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и
пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой.
До вечера еще
было много времени, и потому мы с Дерсу взяли свои винтовки и пошли на разведки. Осенью, во время ненастья, лес имеет особенно унылый вид. Голые
стволы деревьев, окутанные холодным туманом, пожелтевшая трава, опавшая на землю листва и дряблые потемневшие папоротники указывали, что наступили уже сумерки года. Приближалась зима.
Тогда я вернулся назад и пошел в прежнем направлении. Через полчаса я увидел огни бивака. Яркое пламя освещало землю, кусты и
стволы деревьев. Вокруг костров суетились люди. Вьючные лошади паслись на траве; около них разложены
были дымокуры. При моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но, узнав меня, сконфузились и в смущении вернулись обратно.
Почерневшие
стволы деревьев, обуглившиеся пни и отсутствие молодняка указывают на частые палы. Около железной дороги и
быть иначе не может.
Позади них виднелся коренастый
ствол осокоря, потом черная береза, за ней —
ель и пихта, граб, пробковое дерево, желтый клен и т.д.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты и
стволы деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла
было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку и больше не показывалась.
Некоторые деревья поражали своей величиной. Измеренные
стволы их в обхвате на грудной высоте дали следующие цифры: кедр — 2,9, пихта — 1,4,
ель — 2,8, береза белая — 2,3, тополь — 3,5 и пробковое дерево — 1,4 м.
Это
была широкая аллея, с обеих сторон обсаженная громадными липами, из-за
стволов которых выглядывали разные монастырские постройки: академия, крохотные церкви, с лежащими в них под спудом мощами, колодцы с целебной водой и т. п.
Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки
были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого
ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов…
С пыжами из хлопков, весьма удобными в местах безопасных, надобно
быть очень осторожну: они вспыхивают, вылетя из
ствола, и могут произвести пожар; изрубленные же лен и конопля разлетаются врозь и, следовательно, не могут воспламеняться; очевидно, что для предупреждения опасности следует рубить и хлопки.
Хотя нельзя оспоривать, что для уменья хорошо стрелять нужны острый, верный глаз, твердая рука и проворство в движениях, но эти качества необходимы только при стрельбе пулею из винтовки или штуцера; даже и это может
быть поправлено, если стрелять с приклада, то
есть положа
ствол ружья на сошки, забор или сучок дерева; стрельба же из ружья дробью, особенно мелкою, требует только охоты и упражнения.
Едва ли нужно говорить о том, что в ружейном
стволе не должно
быть: расстрела, выпуклостей, внутренних раковин, еще менее трещин и что казенный щуруп должен привинчиваться всеми цельными винтами так плотно, чтоб дух не проходил.
Чирки с весны парами, а потом и в одиночку попадаются охотникам везде, где только
есть вода, в продолжение всего лета, но они особенно любят маленькие речки, озерки и лужи, часто в самом селении находящиеся; прилетают даже к русским уткам. В осеннее время иногда сделать очень удачный выстрел в навернувшуюся нечаянно стаю чирят, и мне случилось один раз убить из одного
ствола моего ружья, заряженного рябчиковою дробью, девять чирков.
Его огромный объем, его медленное возрастание, его долголетие, крепость и прочность древесного
ствола, питательная сила его корней, всегда готовых к возрождению погибающих сучьев и к молодым побегам от погибшего уже пня, и, наконец, многосторонняя польза и красота его должны бы, кажется, внушать уважение и пощаду… но топор и
пила промышленника не знают их, а временные выгоды увлекают и самих владельцев…
Убить несколько стрепетов одним зарядом — великая редкость: надобно, чтоб большая стая подпустила в меру и сидела кучно или чтоб вся стая нечаянно налетела на охотника; убивать пару, то
есть из обоих
стволов по стрепету, мне случалось часто, но один только раз убил я из одного
ствола трех стрепетов сидячих, а из другого двух влет; это случилось нечаянно: я наскакал на порядочную стаю, которая притаилась в густой озими, так что ни одного стрепета не
было видно; в нескольких саженях двое из них подняли свои черные головки, кучер мой увидел их и указал мне; из одного
ствола выстрелил я по сидячим, а из другого по взлетевшей стае: трое остались на земле, два упали сверху; стрепетов
было штук тридцать.
Например, тетерева сторожки, беспрестанно слетают, не допуская в меру… подъезжать так, чтоб они, следуя уже принятому направлению, заранее замеченному, должны
были лететь мимо вас или через вас: вы можете сделать, не слезая с дрожек, два славных удара из обоих
стволов и спустить иногда пару тетеревов на землю!
В исходе мая я возвращался с охоты домой; идучи по берегу пруда и не находя птицы, по которой мог бы разрядить ружье, — а
ствол его надобно
было вымыть, — я хотел уже выстрелить на воздух.
Вычисление меры заряда по ширине ружейного дула неверно; обсыпанье со всех сторон калиберной пули порохом — также: ибо величина заряда зависит от толщины стен ружейного
ствола и его длины, от толщины казны и от длины казенного щурупа, а всего больше — от качества железа, то
есть от его хрупкости, мягкости, плотности, тягучести и упругости.
Не один раз, без всякой надобности,
были вымыты
стволы, перечищены и перемазаны замки.
Для отысканья полного настоящего заряда я предлагаю следующий способ: сделать мерку, которой внутренняя ширина равнялась бы внутренней ширине ружейного
ствола, а глубина
была бы в полтора раза против ширины; если ружье с кремнем, то надобно прибавить столько лишнего пороха, сколько может поместиться на полке, для чего достаточно насыпать мерку пороху верхом, а дроби в гребло; если же ружье с пистоном, то насыпать мерку в гребло поровну и пороха и дроби.
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного дерева; в этом падении
есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят только легкое сотрясение в древесном
стволе; оно становится сильнее с каждым ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
Такой заряд, пригодный только для ружей небольшого малопульного калибра, бывает иногда с первого раза впору, по большей части несколько маловат, но никогда велик; для широкоствольного же ружья он
будет чрезмерно велик, а для узенького — слишком мал; но по заряду в ружье среднего калибра уже сделать приблизительно заряд и для широкого и для узенького
ствола.
Я испортил один раз необыкновенно далекобойное ружье только тем, что перепаял на нем цель, для чего надобно
было слегка нагреть конец
ствола.
Он сидел несколько боком ко мне, шевелил ушами и передними лапками, прислушивался к шуму и, по-видимому, меня не замечал; расстояние
было недалекое, оба
ствола моего ружья заряжены крупной гусиной дробью, я собрался с духом, приложился, выстрелил — заяц необычайно пронзительно и жалобно закричал и повалился, как сноп, на землю…
Большинство старых деревьев
было дуплисто, с теневой стороны густо покрыто мхами вперемежку с лишайниками. Некоторые лесные гиганты, поверженные в прах, превратились в рухлядь. На гниющих телах их нашли себе приют другие растения. Только сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем обычная древесина, продолжали еще сопротивляться всесокрушающему времени и наподобие нарочно вбитых в
ствол клиньев торчали во все стороны из гнилого валежника.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему
было морочное. Ветром раздувало пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга, то яркие блики, то черные тени. Они взбирались по
стволам деревьев и углублялись в лес, то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым, унося с собою тысячи искр. Одни из них пропадали в воздухе, другие падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
Стволы сухостоев, лишенные мелких веток, с болезненными наростами по сторонам
были похожи на людей с вздутыми животами и с поднятыми кверху длинными руками, на людей, застывших в позах выражения сильного физического страдания, как на картинах Густава Доре — там, где изображаются мучения грешников в аду.
Лиза стояла на маленьком плоту; Лаврецкий сидел на наклоненном
стволе ракиты; на Лизе
было белое платье, перехваченное вокруг пояса широкой, тоже белой лентой; соломенная шляпа висела у ней на одной руке, — другою она с некоторым усилием поддерживала гнуткое удилище.
Над самою могилкой росла столетняя
ель; в ней на
стволе врезан
был восьмиконечный медный раскольничий крест.
Он указал мне зарубки на дубовом пне и на растущем дубу и сказал, что башкирцы, настоящие владельцы земли, каждые сто лет кладут такие заметки на больших дубах, в чем многие старики его уверяли; таких зарубок на пне
было только две, а на растущем дубу пять, а как пень
был гораздо толще и, следовательно, старее растущего дуба, то и
было очевидно, что остальные зарубки находились на отрубленном
стволе дерева.
Следы недавно сбывшей воды везде
были приметны: сухие прутья, солома, облепленная илом и землей, уже высохшая от солнца, висели клочьями на зеленых кустах;
стволы огромных деревьев высоко от корней
были плотно как будто обмазаны также высохшею тиной и песком, который светился от солнечных лучей.
В самом деле, сад
был великолепен: яблони в бесчисленном количестве, обремененные всеми возможными породами спелых и поспевающих яблок, блиставших яркими красками, гнулись под их тяжестью; под многие ветви
были подставлены подпорки, а некоторые
были привязаны к
стволу дерева, без чего они бы сломились от множества плодов.
Когда ружье
было подано, братец Сашенька тотчас же отвинтил у него замок, смазал маслом,
ствол продул, прочистил и, приведя таким образом смертоносное орудие в порядок, сбегал к своей бричке и достал там порох и дробь.
— Иди-иди, дурашка, чего рот разинул! — подталкивал его шутливо старик. — Погоди, вот дойдем до города Новороссийского и, значит, опять подадимся на юг. Там действительно места, —
есть на что посмотреть. Сейчас, примерно сказать, пойдут тебе Сочи, Адлер, Туапсе, а там, братец ты мой, Сухум, Батум… Глаза раскосишь, глядемши… Скажем, примерно — пальма. Удивление!
Ствол у нее мохнатый, на манер войлока, а каждый лист такой большой, что нам с тобой обоим укрыться впору.